— Совершенно справедливо, но слушай дальше… За границей я познакомился с Николаем Герасимовичем Савиным, который затем наделал столько шуму в Европе и который теперь сидит здесь в доме предварительного заключения. У него в Париже была прекрасная квартира и в кабинете
множество портретов. Один из них, красивого молодого человека лет двадцати, заинтересовал меня и я спросил его кто это?
Неточные совпадения
На чердаке, в старинном окованном железом сундуке, он открыл
множество интересных, хотя и поломанных вещей: рамки для
портретов, фарфоровые фигурки, флейту, огромную книгу на французском языке с картинами, изображающими китайцев, толстый альбом с
портретами смешно и плохо причесанных людей, лицо одного из них было сплошь зачерчено синим карандашом.
Они деловито заседали у Варвары в комнате, украшенной
множеством фотографий и гравюр, изображавших знаменитых деятелей сцены; у нее были редкие
портреты Гогарта, Ольриджа, Рашели, m‹ademoise›lle Марс, Тальма.
В другой зале висело
множество фамильных
портретов всех величин, форм, времен, возрастов и костюмов.
Слова швейцара князь вас ждет ободрили Крапчика, и он по лестнице пошел совершенно смело. Из залы со стенами, сделанными под розовый мрамор, и с лепным потолком Петр Григорьич направо увидал еще большую комнату, вероятно, гостиную, зеленого цвета и со
множеством семейных
портретов, а налево — комнату серую, на которую стоявший в зале ливрейный лакей в штиблетах и указал Крапчику, проговорив...
Нью-йоркские газеты обмолвились о ней лишь краткими и довольно сухими извлечениями фактического свойства, так как в это время на поверхности политической жизни страны появился один из крупных вопросов, поднявших из глубины взволнованного общества все принципы американской политики… нечто вроде бури, точно вихрем унесшей и
портреты «дикаря», и веселое личико мисс Лиззи, устроившей родителям сюрприз, и многое
множество других знаменитостей, которые, как мотыльки, летают на солнышке газетного дня, пока их не развеет появление на горизонте первой тучи.
Сначала долго пили чай, в передней комнате, с тремя окнами на улицу, пустоватой и прохладной; сидели посредине её, за большим столом, перегруженным
множеством варений, печений, пряниками, конфетами и пастилами, — Кожемякину стол этот напомнил прилавки кондитерских магазинов в Воргороде. Жирно пахло съестным, даже зеркало — казалось — смазано маслом, жёлтые потеки его стекали за раму, а в средине зеркала был отражён чёрный
портрет какого-то иеромонаха, с круглым, кисло-сладким лицом.
Самая мебель, красные с желтоватыми разводами обои в гостиной,
множество плетеных стульев в столовой, гарусные полинялые подушки с изображением девиц и собак по диванам, рогатые лампы и сумрачные
портреты на стенах — все внушало невольную тоску, от всего веяло чем-то холодным и кислым.
На стенах висело
множество фотографические
портретов.
Она жила в ней, наполняла и оживляла ее одна, в комнате могло быть
множество народа, все могли говорить, смеяться, даже петь, но она всегда казалась одна, с ее улыбкой одиночества, а между тем одна она могла и оживлять эту комнату своим взглядом с
портрета.
Как только офицеры разошлись и оставленная ими камора при еврейской лавке опустела, «судовые панычи» вылезли из-под стола и, расправя окоченевшие от долгого согбения колени, оглядели вокруг свою диспозицию… Все было тихо — ни в каморе, ни в лавке ни души, а сквозь густое облако табачного дыма со стены едва был виден изуродованный
портрет с выколотыми глазами и со
множеством рваных дырок в других местах.